| Статистика |
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
 |
Главная » 2014 » Январь » 20 » Рудий Б. А. Криза еволюціонізму
|
Рудий Б. А. Криза еволюціонізму
|
Мутации
М еханизм мутаций, согласно утверждениям неодарвинистов, является первым фактором эволюции видов. Он может обеспечивать появление определённого преимущества мутировавшего организма перед остальными особями. Такое преимущество выражается, например, в виде нового полезного органа или внутренней системы или в улучшении каких-то характеристик. Его наличие служит предпосылкой дальнейшего закрепления мутации: “удачно” мутовавшее животное имеет больше шансов прожить дольше других, породить больше детей и расширить своё “мутагенное” присутствие в генофонде вида/рода. В мутациях — всё для неодарвинизма: если этот механизм не действенен, тогда исчезает источник появления новых характеристик, и естественному отбору “не будет, чего отбирать”.
Мутация – это отклонение от нормы в строении ДНК. Она носит случайный характер. Источником мутаций может быть ротация, замена на другую или вырывание определённого участка ДНК. Возможные причины: радиация, несовершенство самого механизма дупликации и, возможно, вмешательство вирусов, химии и пр. Механизм дупликации ДНК при делении клетки очень надёжен, поэтому для человека, например, частота мутаций не превышает 10-10 (одна мутация на 10 млрд. делений)93[46].
Для того чтобы мутация сказалась на потомках, необходимо мутувание половой клетки и именно той, которая примет участие в зачатии (исключение — одноклеточные и гермафродиты). Половых клеток в организме на 6-10 порядков меньше, чем обычных. Значит, вероятность “наследственной” мутации составляет менее 10-16-10-20.
По статистике, мутация, то есть ошибка в генетическом коде, очень опасна для жизни: 99,98% “наследственных” мутаций патологичны.
До сих пор никому не удалось продемонстрировать улучшения параметров организма вследствие мутаций. “Доброкачественность” мутаций или их благоприятность, стала просто немыслимой, после того, как учёным удалось исследовать структуру молекулы ДНК с помощью электронного микроскопа. Сложность и совершенство структуры ДНК/РНК-системы поражает. Учёные и по сей день не в состоянии раскодировать её и выяснить, каким образом эта молекула руководит процессом построения живого организма из одной единственной клетки и в каким образом в неё заложены алгоритмы дальнейшего функционирования организма. Считается, что эта экстра миниатюрная дискета содержит в себе полную информацию о строении и работе мозга и нервной системы.
Трудно вообразить себе, что такая относительно простая конструкция, как телевизор, могла бы улучшить свои рабочие характеристики вследствие ударов, тряски или слепой перестановки местами электронных функциональных компонентов и блоков. Подавно неуклюжей выглядит эта мысль применительно к коду ДНК — в сотни миллиардов раз более сложной конструкции. Мутации являются губительной потерей ценного кода.
Но решающей в вопросе о позитивности мутаций, всё-таки, остаётся элементарная статистика: ни одна мутация никогда не приводила к полноценному улучшению жизненных параметров организма. Крайне редкие случаи мутации, не вызывающие однозначной патологии, очень сомнительны в плане хотя бы потенциальной благоприятности:
“...Масса доказательств показывает, что все или почти все известные мутации являются безошибочно патологическими, а малочисленный остаток очень сомнителен.” [Эксперт Университета МакДжила, эволюционист К. Мартин]94[47]
Виды живых организмов сводятся к коду, к своему генофонду. Неодарвинисты наделяют этот код встроенной способностью видоизменять себя в направлении согласования с окружающими условиями (“адаптационная способность”):
“Дарвин был первым, кто пришёл к выводу о том, что органическое разнообразие является ответом живой материи на разнообразие условий окружающей среды на нашей планете. Адаптационная способность организмов к окружающим условиям впечатляет.”95[48]
“Если бы окружающая среда была абсолютно неизменной, можно было бы представить себе формирование идеальных генотипов, каждый из которых был бы совершенно адаптированным под определённую нишу в окружающей среде. В таком статическом мире эволюция выполнила бы свою задачу и остановилась бы; уничтожение мутационного процесса стало бы последним усовершенствованием.”96[49]
Незначительное и фиксированное количество примеров “адаптационной способности” животных постоянно упоминается эволюционистами в подтверждение действенности мутационного механизма:
“Неодарвинистские учебники по эволюции продолжают цитировать всё те же сравнительно немногочисленные примеры: промышленный меланизм [отсутствие пигментационного фермента], серповидно-клеточная анемия, сопротивление к ДДТ.”97[50]
Они утверждают, что бактерии “адаптировались” к антибиотикам, а насекомые-вредители “приспособились” к яду. Более полное понимание ДНК-кода поставило под большой знак вопроса, имеет ли место какая-либо адаптация. Практически во всех случаях, под влиянием суровых внешних факторов (искусственный или естественный отбор) просто происходит распространение доминантной позиции генов, уже присутствующих в генофонде: если определённым ядом уничтожили всю популяцию насекомых, за исключением нескольких стойких, то от этих нескольких появляется новая популяция, стойкая к данному яду благодаря стойкости своих родителей. Ген “стойкости” к конкретному яду не является новым. Просто раньше лишь у незначительной части особей популяции он находился в доминантном состоянии.
В случае бактерий зафиксировано явление мутационного удвоения генов — при этом бактерия может увеличить “выпуск” определённого продукта своей жизнедеятельности. Если это явление действительно является мутацией (а не чем-то запланированным в самой ДНК), то это единственный случай “благоприятности” мутаций. Нового кода при этом не “дописывается”, а лишь повторяется участок имеющегося.
Согласно последним данным, явление обмена генами имеет значительно более широкое распространение среди бактерий, чем считалось до сих пор. Но это касается исключительно одноклеточных организмов. Ответа на вопрос о появлении нового кода в ДНК многоклеточных это обстоятельство не даёт.
Вопрос же состоит вот в чём — достаточно ли таких незначительных мутационных “достижений” для действенности механизма мутаций, для адекватного объяснения образования новых органов? Биолог М.-В. Хо и математик П. Сондерс говорят об этом так:
“Всё это сравнительно маленькие эволюционные изменения... Настоящий вопрос, однако, — и в нём всё основное для заявления о достаточности — состоит в том, может ли вся эволюция быть объяснена как экстраполяция этих примеров, то есть, как вызванная естественным отбором и многими случайными вариациями? Является ли эволюция ничем большим, нежели промышленным меланизмом, только в более крупных масштабах? В этом — решающем вопросе — не существует доказательств в пользу синтетической [эволюционной] теории.”98[51]
Если при мутациях в ДНК не прибавляется нового кода, тогда тяжело понять, на основании чего могла бы появиться новая полезная структура. По этой причине очень сомнительно, чтобы мутации были способны хотя бы на начальные этапы полезных структур.
Представим, всё же, что вследствие мутации ДНК начала появляться новая полезная структура в виде 1% нового органа. Вероятность не патологичности данной мутации составляет меньше 2 на 10 тысяч. Если “посчастливилось” не “мертвородиться”, то, из-за нулевой функциональности недоделанного органа, животное не будет иметь преимущества, и новый ген не расширит своего присутствия в генофонде популяции. Следующая же мутация, если и произойдет когда-нибудь в 100-м поколении с потомком-мутантом, то практически невероятно, что она случится “в том же самом месте” и “долепит к зачаточному органу ещё кусочек размером в 1%”. А надо, чтобы такие “попадание в яблочко” повторились 100 раз (в реальности значительно больше)! Вот как об этом говорит экс-президент Французской академии наук, эволюционист П.-П. Грас:
“Как бы много их не было, — мутации не производят никакой эволюции. ... Своевременное появление мутаций, которое позволяло бы животным и растениям удовлетворять свои потребности, выглядит невероятным. Но теория Дарвина требует ещё большего: одному растению ли животному нужно было бы тысячи и тысячи удачных, своевременных событий. То есть, чудеса стали бы правилом: происходили бы события беспредельно маленькой вероятности.”99[52]
Другими словами, возникновение нового органа или новой системы в организме не может происходить скачкообразно, за одну гигантскую макромутацию, так сказать. Такие вещи как глаз, или ухо, или крылья должны (согласно гипотезе) возникать постепенно. То есть, в случае, например, глаза, сначала должна образоваться определённая “светочувствительная выпуклость” или две; потом, нервные окончания должны “прорости” к этим выпуклостям; затем — образоваться соответствующий аналитический аппарат в мозгу. Однако, ни один из этих промежуточных мутационных этапов не предоставляет организму ни единого преимущества над родственниками, пока не будет сформирован функционально завершенный, трудоспособный орган. Что пользы от 10% крыла, или от 1% маскировочного цвета? Не будем забывать, что наличие адаптационного преимущества мутировавшей структуры есть предпосылкой дальнейшего закрепления мутации. “Промежуточные” мутационные стадии, скорее всего, наоборот, будут нести для индивида губительный характер, он станет более лёгкой добычей:
“...Существуют такие характеристики растений и животных, постепенное появление которых трудно себе представить; адаптационную ценность завершенной структуры видно легко, но промежуточные этапы выглядят совершенно бесполезными или даже вредными. Какая польза, например, от глазной линзы, если она не работает? Иметь расстроенную линзу может быть хуже, чем не иметь никакой...” [Ведущий палеонтолог Британского музея истории природы, эволюционист К. Пaтерсон]100[53]
“Вы не можете летать с 2% крыла или получить много защиты от маленького сходства с потенциально маскующей деталью растения. Как, другими словами, может естественный отбор объяснить начальные этапы структур, которые могут использоваться лишь (насколько мы сегодня их видим) в значительно более совершенных формах? ...Одна сложность стоит высоко над остальными — дилемма начальных этапов. С того времени как Майварт [современник Дарвина] первым указал на эту проблему, в таком же состоянии она остаётся и по сей день.” [Известный палеонтолог из Гарвардского университета, эволюционист С. Гоуд]101[54]
Проблема “начальных этапов” остаётся непреодолимым препятствием в эволюционной модели.
Модель мутаций в “простейшем” варианте
Рассмотрим теперь “простейшие” организмы — одноклеточные. Кишечная палочка (Escherichia coli), факультативно анаэробная бактерия, перерабатывающая глюкозу в кислоту и являющаяся важной составляющей микрофлоры млекопитающих. В своём распоряжении она имеет 6 маленьких электромоторчиков. Вот описание и технические характеристики одного такого моторчика:
“Один такой мотор имеет длину 30 нм [1 нм = 10-7 см]... Как и всякий электромотор, он имеет подшипник, статор и ротор. Он вмонтирован в обе соседние мембраны бактерии. Ось мотора расположена перпендикулярно к поверхности мембраны и связана согнутой муфтой со штопоровидным жгутиком длиной 7 мкм [1 мкм = 10-4 см], выполняющим функцию гребного винта. Внутренняя мембрана представляет собой диэлектрик конденсатора, который снаружи заряжен положительно, а внутри — отрицательно. Протоны (Н+-ионы) проходят сквозь мотор внутрь и с помощью электрических сил двигают его. Мотор может вращаться как вперед, так и назад, а в отдельные моменты достигать скорости 100 оборотов в секунду. ... Колибактерии способны к хемотаксису: они могут активно плыть к местам повышенной концентрации питательных веществ и наоборот, активно отдаляться от мест накопления вредных веществ. Это осуществляется благодаря очень тонкой системе навигации, направляющей сигналы шести моторам.”102[55]
Как слепыми мутациями можно объяснить постепенное образование такой сложной системы? Если появится ротор, то какая от него польза без статора? Если даже самообразуется вся движущая система, то она не управляема, пока не самовозникнет система навигации. — Столь отчаянна ситуация в случае одноклеточных, — какова тогда она в случае многоклеточных?!
Два типа клеток и система размножения
Клетки нашего организма распределены на два типа: обычные и половые. Два типа отличаются числом хромосом: в клетках первого типа их вдвое больше (2·N), чем в клетках последнего типа (N). — Как могло произойти распределение клеток организма на обычные и половые?
Но это ещё не все: все обычные клетки имеют структурно одинаковую ДНК, а все половые — структурно разную. Это означает, что при объединении двух половых клеток родителей получается зародыш с новой неповторимой комбинацией телесных характеристик. Среди деревьев не найти ни одного идентичного по структуре ветвей — la diversit germinale est immense!103[56]
“Перемешивание” генетического материала базируется на распадении ДНК на отдельные хромосомы и последующем собирании их в одно целое. Молекула, “умеющая” распадаться и через нужное время собираться — это чудо! Как, под влиянием чего мог возникнуть такой сложный механизм, основное назначение которого состоит в диверсификации телесных параметров потомков? Неужели автором этого является мудрая мутация, заботящаяся о том, чтобы все мы были непохожими? Для мутации было бы достаточно нашего однообразия и униформности.
О “форме-морфе” и симметрии
Морфология животных в большой степени симметрична. Прежде всего, это касается внешнего уровня, значительно меньше — внутреннего. Возьмём человеческую руку: симметрично от правой руки располагается левая рука, — практически полностью идентичная. Точная симметричность. Но это внешний уровень. На внутреннем уровне симметрия исчезает: структура кровеносных сосудов, рисунок ладони и т.п., у каждой руки уже свои. Симметрия исчезает уже даже на внешнем уровне каждой из рук: большой палец — а напротив мизинец; кисть — а напротив предплечье; ноготь — а на обороте кожа. Касательно поразительной внешней симметрии, возникает вопрос к мутациям: если бы серия мутаций и была в состоянии вытворить одну руку, то другую руку она не могла вытворить точно напротив первой — мутация ведь действует “наугад”. Вторая рука оказалась бы размещённой немного косо, на 3 см ниже или на 2 см “задне”: функциональность руки была бы при этом вполне удовлетворительной, преимущество двурукого существа перед однорукими было бы несомненным, то есть новый орган “прижился бы”. Кроме того, почему на второй руке должно появиться именно 5 пальцев, а не 6? — Что, у шестипалой кисти хуже захват? И почему на правом предплечье именно рука, а не длинный хвост? — Ведь давним людям как скотоводам так часто нужен был кнут под рукой — вот и был бы хвост-кнут-аркан-хобот “всегда под рукой”! А почему нос расположен по центру лица? — Что, при нецентральном расположении хуже ощущались бы запахи? И почему для носа не сотворилась пара (как в случае глаз, щек или ноздрей)? — Никто же не против “стереонюханья”. А может кто-то думает, что мутация не слепая, т.е. умная?
Объяснить, почему симметричность организмов только внешняя, эволюционным образом пока не представляется возможным. Предположения на подобии “удвоения соответствующих участков ДНК” не проходят проверки — симметричность имеется далеко не во всех внешних аспектах и не у всех животных или растений; а для тех аспектов, где она имеется, не прослеживается связь с внешними условиями и преимущества в функциональности.
Кроме того, удвоение (“усимметрение”) является частным случаем мутации, поэтому различные степени “осимметренности”, равно как и фазы появления симметричности должны были бы легко прослеживаться как среди совокупности современных организмов, так и в летописи окаменелостей. — Но ни первого, ни второго не наблюдается. (Не наблюдается “чёткой эволюционной линии Х” в виде: “Х с одним копытом Х с двумя копытами Х с полным набором копыт” или “Х с одним носом/ухом/глазом Х с двумя носами/ушами/глазами”.)
Преимущественная “внешнесть” аспектов, подлежащих симметрии, наталкивает на мысль, не являлась ли одной из главных целей автора симметричности организмов — миловидность для глаз?
Распределение симметричности “по аспектам” (выборочность аспектов, подлежащих симметрии) составляло для автора организмов отдельную конструкторскую задачу. Тяжело представить себе слепые мутации в роли такого автора.
Кровеносная система
В озьмём ещё кровеносную систему. От сердца идут длинные ветви сосудов. Общая длина их в одном человеке почти втрое превышает периметр земного шара. Артерии уносят от сердца свежую, обогащённую кровь, вены приносят обеднённую. Ни один насос не способен прокачивать ежесекундно 60 90 мл жидкости через настолько развитую сетку сосудов. — А этого и не требуется из-за особого строения системы: сердце создаёт небольшую разность давления между артериями и венами, а капилляры, располагающиеся между ними, благодаря капиллярному эффекту (диаметр которых несколько микрометров), сами берут необходимое количество артериальной крови и сами передают её к венам. Капиллярные стенки прозрачны, так что каждая клеточка всегда имеет неограниченный резервуар питательных веществ. Проложить к каждому участку тела свой акведук — неужели это работа мутаций? А ведь нужно ещё регулировать сосудистое давление!.. (Наиболее ярко важность регулировки давления видна в случае жирафа: если бы не мгновенное срабатывание системы клапанов, кровь просто разорвала бы жирафу голову при резком опускании головы.)
Нервная система
А такая вещь, как нервная система, мозг — неужели это тоже продукт мутаций? Тогда значит и сознание — продукт мутаций?
Ещё Зенон Элейский (490-430 до н.э.) и Демокрит (460-371 до н.э.) принципиально разграничивали чувственное и рассудочное (аналитическое). Всё же, вопреки имеющейся принципиальной разнице, природа их сходна, поскольку аналитическое в глубине напоминает своего рода чувственное. Сознание базируется, с одной стороны, на системах чувствования и, как их следствие, эмоциях. С другой стороны, оно опирается на внутреннее “видение” (анализ, синтез, наблюдение, абстрагирование, распознавание категорий, идентификация отношений и т.п.), которое также можно назвать своеобразным чувством: мы ощущаем, что один предмет больше другого, что одно качество/мера выше другого и т.п.
Умственное и чувственное тесно переплетены в сознании. Даже интуиция — разве это тоже не своеобразное чувство, не распознавание/чувствование наиболее глубинных принципов и (мета)образов? Сознание является единым целым, оно есть приёмником, настроенным на детектирование/распознавание всех моментов действительности, на распознавание действительности как целого. (Единое целое, настроенное на распознавание единого целого.) Одни участки сознания распознают более грубые моменты (“знаки”) действительности, другие — более тонкие. Причём, высшие каскады принимают на вход “первично-обработанные знаки” со выхода предыдущих (низших) каскадов, вырабатывая более сложные “(мета)знаки”, так что имеется распределение образов/знаков на “внешние” и “внутренние” (по источнику происхождения). Чувствование примитивных “образов”, как, например, теплое/холодное, и “чувствование” высочайших абстракций, как, например, справедливое/несправедливое, принципиально подобны. Разделение единого целого на чувственное, рассудочное и интуитивное весьма условно.
Разумеется, “аналитическое чувство” не является обычным чувством. При “видении” сознание оперирует образами и ситуациями104[57] , — и решение вырабатывается тоже в виде образа или ситуации. Если бит является единицей “компьютерной/технической” информации, то единицей “природной” информации является элементарный образ/знак, минимальная единица “ситуационной информативности”.
Аналитическая часть мозга и компьютер во многом подобны между собой. Различие между ними состоит в кардинальном отличии основополагающих механизмов и алгоритмов. Мозг обрабатывает “за один такт” несколько образов, целую ситуацию, а компьютер — всего несколько бит, пару чисел105[58]. С компьютером всё значительно примитивнее, чем могло казаться: элементная база арифметико-логического блока микропроцессора может состоять всего из двух функциональных элементов “и-нет” / “или-нет”, а все операции над числами — сведены к операциям логического сложения, логического вычитания и инверсии. В случае же мозга, аналитические процессы так тонко спрятаны и настолько далеки от всего известного, что даже подступиться к себе не дают. Как происходит оперирование образами и как “само собой” вырабатывается решение ситуаций — это большая тайна, сверхсложный алгоритм.
Психика и сознание — целая отдельная Вселенная с психическими состояниями, категориями, понятиями, желаниями, целями и идеями. Что такое Я? Кто когда-либо видел собственное Я? Как его себе вообразить? Трудность для нашего сознания вопроса о “форме” и “местонахождении” самого себя является огромным парадоксом, свидетельствующим о чрезвычайной сложности устройства. И очевидно, — неслучайного устройства. А что такое сон? Существенного прогресса в подобных размышлениях не видно. — Так сложны мозговые процессы!
Психологи с нейрофизиологами топчутся на месте в понимании “механизма чувствования”, равно как физики — в понимании “структуры поля”. (Можно лишь посочувствовать, ведь это наифундаментальнейшие вещи в соответствующих областях.) — Настолько сложным есть устройство человеческого интеллекта!
То, что животные имеют меньший мозг, не означает слабость их мозга. Просто у каждого своя специализация. Щука —высококлассный специалист по карасям, а зайцы — мастера экстра класса по бегу на пересечённой местности. Паук (можно ли разглядеть его крохотный мозг?) очень хорошо умеет плести паутину и дежурить на ней. А для описания коллективно-координированных умений пчел и муравьёв просто не хватает тут места. Полноценного понятийного мышления животные не имеют, но они способны ко всем другим типам мышления:
“И чувственно-образное, и техническое мышление, очевидно имеются и у высших животных (обезьян, собак, котов, дельфинов и т.п.). Доказано, что высшие животные пользуются всеми известными обычной (то есть формальной) логике методами — дедукцией, индукцией, синтезом, анализом, экспериментом, абстрагированием и т.п. — вплоть до образования родовых понятий, то есть всеми теми методами, которыми используется человек.”106[59]
Все животные рождаются чему-то “наученными” или готовыми к успешному овладению определённой “наукой”. Они все много чего знают и умеют. Но — только то, что им предназначено. Обезьяна, к примеру, никогда не заговорит, поскольку ей не дано соответствующего речевого участка мозга. Она может понять внешнее слово (иногда даже предложение), но сама не сможет составить предложение — ей недосягаемы понятия синтаксис и грамматика. То же и с “речью” попугая.
|
|
|
|
Просмотров: 588 |
Добавил: wasomment
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
|
|
Приветствую Вас Гость | RSS