Мой папа, Яков Львович Рапопорт, родился в 1898 году в городе Симферополе. Папин отец, мой дедушка, был женат на моей бабушке вторым браком. О его первой жене я ничего не знаю и не уверена, что мой папа что-либо о ней знал. От этого брака осталась дочь, бывшая значительно старше папы. Фельдшером она участвовала в русско-японской войне, за заслуги была награждена медалью (какой я не знаю) и разрешением для нее и ее родных жить вне черты оседлости. Много позже этим разрешением воспользовался папа, приехав в 1915 году в Петроград.
Мои дедушка и бабушка познакомились заграницей. Бабушка была родом из Австрии. Дедушке удалось "обаять" ее и уговорить уехать с ним в Крым. Дедушка преподавал литературу и русский язык в гимназии, бабушка вела хозяйство. У них было трое детей: старшая дочь Вера, мой папа и младший сын Зоя (Израиль). Зоей его звала няня, татарка, а вслед за ней стали называть и все домочадцы. Со слов тети Веры я знала, что бабушка владела многими европейскими языками, была начитанной и очень музыкальной - играла на фортепьяно и учила игре дочь. Тетя Вера закончила консерваторию и затем преподавала музыку всю свою жизнь, правда, частным образом. Тетя Вера рассказывала мне, что бабушка была прекрасной хозяйкой, очень гостеприимной, жалела нищих, убогих и бедных. В доме у бабушки постоянно жил кто-то из чужих, что позже очень раздражало тетю Веру, приезжавшую к ней каждое лето со своими двумя дочками. С бабушкой я лично знакома не была, так как меня в Крым не возили, а она никуда из Крыма не выезжала. С тетей Верой она присылала нам свои варенья. Они были, как я помню, из зеленых грецких орехов, из инжира, из абрикосов, внутрь которых вместо косточек были вставлены зерна миндаля. Никогда в жизни я больше не ела подобных варений. К моему десятилетию бабушка прислала мне колечко, такое тоненькое золотое, с красным камешком. Папа его спрятал, и я его больше не видела. Я написала бабушке письмо, по-моему, впервые, благодарила за подарок, она мне ответила, приглашала с мамой в гости. Поездка в Крым так и не состоялась - мама родила сестру Наташу, потом долго болела, далее жизнь покатилась в заботах о малышке, в работе и т.д. Как я уже упоминала, бабушка отличалась необычайным гостеприимством. Это гостеприимство стоило бабушке жизни. Перед началом войны она приютила молодую женщину. В годы оккупации Симферополя та стала сотрудничать с фашистами. Бабушку долгое время прятали у себя ее друзья, но не уберегли. Женщина, жившая в бабушкином доме, хотела полностью завладеть домом. Она знала, что бабушка отказалась уехать в начале войны, когда мой отец приезжал за ней, что она где-то в городе. В конце концов, она выследила бабушкиных друзей и донесла на них. Погибли и бабушка, и ее друзья. Обо всем этом узнал сын папиного младшего брата, военврач, когда он вскоре после освобождения Симферополя приехал на несколько дней домой. Попытка найти женщину, погубившую бабушку, ему не удалась - скорее всего, она ушла с отступавшими вражескими войсками. Папа рассказывал, как, приехав в Симферополь в конце июля 1941 года, он умолял мать уехать вместе с ним, но она отказалась:
"Немцы - культурный народ, я их прекрасно знаю и ничего плохого от них не жду..."
Бабушка знала не этих немцев, а тех, среди которых она провела свое детство и юность, и тех, что жили рядом с ней в Крыму. Дедушка погиб в 1919 или 1920 году в Феодосии, где он жил со своей третьей женой, татарской княжной. И его, и жену убили бандиты. Их двое детей к этому времени были уже достаточно взрослыми и с родителями не жили. Мой папа, вызванный соседями дедушки, не нашел даже его тела. Убитых увезли в морг за несколько дней до папиного приезда.
Дядя Зоя умер перед войной от тяжелого сердечного заболевания, ему не было и сорока лет. Тетя Вера дожила до глубокой старости.
По словам моего отца в детстве он был как все мальчишки его возраста в меру шкодлив и непослушен, лазил в чужие сады, хотя в собственном саду росли те же фруктовые деревья и орехи. Учился он с удовольствием и хорошо. Папа рассказывал нам, как учитель закона Божиего ставил его в пример другим ученикам:
"Берите пример с иудея Рапопорта, как хорошо он знает Священное Писание и молитвы, как хорошо их читает..."
Папа обладал прекрасным музыкальным слухом, очень любил музыку.
В 1915 году папа закончил реальное училище в Симферополе и приехал в Петроград, чтобы продолжить образование. Какое-то время он не мог решить, заниматься ему музыкой или медициной, привлекало и то, и другое. Почти одновременно ему удалось успешно сдать экзамены и в консерваторию, и на медицинский факультет университета. Пару месяцев он посещал и консерваторию, и университет, затем все же отдал предпочтение медицине. В 1917 году папа заболел сыпным тифом и вышел из больницы как раз к началу октябрьской революции. Учеба прервалась. Папа решил возвратиться домой. В Симферополе в это время открылся медицинский институт, в котором преподавали бывшие петербургские профессора, - в нем папа и продолжил учебу. Началась гражданская война, власть в городе несколько раз менялась. Помимо учебы папа по мобилизации начал работать фельдшером в госпитале у белых. В ноябре1920 года власть снова переменилась - на этот раз окончательно. Пришедшие большевики, руководимые Пятаковым, Бела Куном и Землячкой, приказали всем сотрудничавшим с белыми под угрозой расстрела в течение 3-х дней явиться на регистрацию. Папа, немного уже знавший методы большевиков по Петрограду, на регистрацию идти не собирался, отговаривал и других сотрудников госпиталя, предлагал немедленно скрыться. Тем не менее, многие поверили обещанию красных, что к явившимся добровольно суровых мер применять не будут, и пошли на регистрацию. Все без исключения пришедшие были расстреляны. Папе с фальшивыми документами удалось бежать и добраться до Москвы. Без документов о предыдущей учебе папу официально зачислить в университет не могли, он стал вольнослушателем. После получения из дома своих документов (его мать переслала их со знакомыми по Симферополю) он уже на законных основаниях продолжил учебу на медицинском факультете 2-го Московского государственного университета, который и закончил в 1922 году. Вскоре на базе этого медицинского факультета был создан 2-й Московский медицинский институт.
Более семидесяти лет папа посвятил медицинской науке, которой начал заниматься еще будучи студентом. Им опубликовано более 200 научных работ. Особое значение имеют те из них, которые вошли в медицину как основополагающие. Одной из таких работ стали исследования в 1933-37 годах патогенеза кожного туберкулеза (волчанки). Папе, первому, удалось создать экспериментальную модель кожного туберкулеза, с помощью которой позднее были воспроизведены и другие локализации органного туберкулеза. Эти исследования легли в основу докторской диссертации отца, защищенной им в 1935 году и премированной Наркомздравом. Работы моего отца получили высокую оценку профессора-иммунолога А.М. Безредка - директора Пастеровского института в Париже, рекомендовавшего перенос заложенных в модели Я.Л. Рапопорта идей в изучение патогенеза других заболеваний. Большое место в научном творчестве отца занимало изучение неревматических, некоронарогенных поражений миокарда, начатое им в 1934 году и продолжавшееся всю его рабочую жизнь.
После окончания медицинского факультета университета папа до 1942 года работал в 2-м Московском медицинском институте, занимая последовательно должности ассистента, доцента, профессора (с 1936 года) кафедры патологической анатомии. Работу на кафедре он совмещал с работой проректором, а позже - заместителем директора института по науке. Папу любили и уважали его коллеги, где бы он ни работал, боготворили его ученики. Будучи проректором, он защищал интересы своих студентов, помогал продолжить учебу в институте тем, в чьих семьях были репрессированные. Так ему удалось отстоять продолжение учебы в институте Юли Туполевой после ареста ее отца, ныне знаменитого авиаконструктора.
Весной 1942 года папа, отказавшись от брони, отправился в действующую армию. Он был главным патологом Карельского фронта, а после ликвидации этого фронта - 3-го Прибалтийского. В условиях фронта отец продолжал проводить научные исследования уже военной патологии, изучая патогенез шока и алиментарной дистрофии. Вскоре после освобождения Риги папа получил тяжелую общую контузию, и отрыв головки правой плечевой кости - машина, на которой он ехал, подорвалась на мине. Несколько месяцев он провел в различных госпиталях, но причину мучительных болей в правом плече не выявили. Помню, что, уже вернувшись в Москву, папа страдал от этой боли, от невозможности поднять или отвести руку, не мог самостоятельно одеться, разрешал себе помогать только своему фронтовому товарищу. После лечения в госпитале имени Бурденко подвижность в руке увеличилась, боли уменьшились. Во 2-ой Московский медицинский институт папа не вернулся - его место профессора на кафедре патологической анатомии было занято, - он возобновил свою работу в прозектуре Первой градской больницы. В середине 1945 года был организован Институт нормальной и патологической морфологии, в котором папа создал лабораторию, ее базой он сделал прозектуру в Первой градской. Относительно "спокойная" жизнь длилась недолго - власти начали открыто нагнетать антисемитизм, началась травля науки, особенно, биологии, генетики, теоретических основ медицины. Отвергалась клеточная теория Вирхова, к ученым приклеивались ярлыки типа "менделист-морганист, вейсманист". Папа, активно защищавший науку от псевдоучений, получил ярлык "вирховианец". Институт морфологии, в котором он был заместителем директора, в 1951 году ликвидировали как "рассадник вирховианства".
С 1951 года папа начал работать в Государственном НИИ контроля противоинфекционных препаратов им. Л.А. Тарасевича. Вот его рассказ о работе в Контрольном им. Тарасевича (так называли этот институт в Москве):
"На меня было возложено участие в контроле качества вакцин и сывороток методами экспериментальной морфологии. Животным (морским свинкам, кроликам, белым крысам и мышам, а в ряде случаев, как при испытании вакцины против полиомиелита, - обезьянам) вводился испытуемый препарат, и по морфологическому исследованию органов животных определялось наличие или отсутствие в них болезненных изменений, как показатель степени безвредности препарата. Определялась также его способность вызывать реакции иммунитета по специальным морфологическим показателям его развития... Научным результатом моей работы в Контрольном институте им. Тарасевича было объединение морфологических процессов в организме животных после введения им лечебных вакцин для создания у них иммунитета. Объединение этих сложных процессов и их клеточного состава было сформулировано в понятие об иммуноморфологии как важнейший раздел общего учения об иммунитете. Учение об иммуноморфологии в общей и частной патологии инфекционных и некоторых других болезней получило дальнейшее развитие и продолжение в трудах многих последователей, а я получил признание пионера этого учения не только у нас, но и за рубежом".
Интересная научная работа не улучшала общего настроения у ученых - все большее число профессоров с пресловутым "пятым пунктом" лишались работы. Осталась без работы и моя мама, многолетняя сотрудница Л.С.Штерн, арестованной в 1949 году по делу ЕАК. В нашей семье не проходило состояние постоянного напряжения, хотя родители и пытались скрывать его от нас. Но я знала об арестах некоторых папиных друзей-коллег еще в 1951-52 гг.
Все катаклизмы в медицинской науке двадцатого века, в той или иной мере, коснулись и моего отца, он был участником многих событий: некоторых по своему желанию, а некоторых - по чужой воле. В обстановке строгой секретности папа вскрывал трупы умерших от легочной чумы в Москве в конце 1939 года. Подробности тех дней он нам никогда не рассказывал. Нам - это мне и моей сестре. Мама, скорей всего, все знала. Уже будучи врачом, я просила папу, и не один раз, рассказать о тех событиях, но он отвечал:
"Погоди немного, вот я напишу всю эту историю, тогда и прочтешь сама".
Через много лет, уже после смерти папы, моя сестра нашла в его бумагах рукопись об этих событиях и опубликовала в своей книге "То ли быль, то ли небыль". Я же помню только ночь в конце декабря 1939 года. Поздно ночью я проснулась от громкого стука в наружную дверь наших комнат, отделявшую нашу "квартиру" от общего коридора. Мама в домашнем халате и я в ночной рубашке подошли к двери. Стук повторился.
- Открывайте, нам нужен Рапопорт! - прозвучал мужской голос.
Мама пошла за папой. Дверь открыли, в квартиру вошли двое мужчин. Мама бросилась в комнату собрать для папы вещи.
- Ничего не надо, никаких вещей,- строго сказал один из вошедших, - одевайтесь как всегда и идемте с нами, машина ждет.
Я не помню, успел ли папа попрощаться с мамой, его очень торопили. Мы не сомневались, что папу арестовали. Я уже знала, что людей - врагов советской власти - арестовывают, нам об этом рассказывали в школе. Но при чем тут мой папа, он же не враг? Мама плакала, я - тоже. К нашему счастью папа позвонил в тот же день, просил нас не переживать - через несколько дней он вернется домой, он просто получил "спецзадание". Аналогичная ситуация была у одного врача-терапевта. Когда за ним пришли, и он, и его жена не сомневались, что это арест. Через пару часов он позвонил домой и радостно сообщил жене:
"Не волнуйся, оказывается, ничего страшного, о чем мы с тобой думали, - это только чума".
В конце сороковых годов папа проводил патоморфологические исследования органов больных с злокачественными заболеваниями, которых лечили новым препаратом КР. Препарат был создан микробиологом-иммунологом Н.Г.Клюевой и биологом-гистологом Г.И. Роскиным. Исследования папа проводил по их просьбе - они были знакомы более двадцати лет. О деле "КР" написано много, поэтому повторять его суть не буду. Папины выводы надежд этих ученых не оправдали - несмотря на положительный эффект при испытаниях на лабораторных животных, препарат КР излечения от рака у людей, увы, не вызывал. Развенчание поддержанного на самом верху и широко разрекламированного открытия стоило моему отцу немало нервов. Не прошло мимо моего отца и открытие О.Б.Лепешинской "живого вещества". В научном мире оживленно обсуждали "предложение", которое папа сделал Лепешинской, встретив ее в Доме ученых вскоре после получения ею Сталинской премии за "гениальное учение".
"Ольга Борисовна", - обратился папа к восьмидесятилетней Лепешинской,- "вы теперь самая завидная невеста в Москве. Выходите за меня замуж, а детей будем делать из живого вещества".
Тринадцатого января 1953 года советские средства массовой информации опубликовали сообщение ТАСС об аресте группы врачей-вредителей. Среди названных были фамилии профессоров, арестованных за год-полтора до этого, некоторых уже не было в живых. Последнее "дело" преступного режима набирало ход. Папа был арестован в ночь на третье февраля. К этому времени он уже был уволен из Первой градской больницы, но еще продолжал работать в Контрольном институте имени Тарасевича. Два месяца папа провел в заключении в Лефортовской режимной тюрьме, обвиненный, как и другие профессора медицины, в терроризме и вредительстве, антисоветской пропаганде и, бог знает, в чем еще. О последнем злодеянии сталинского режима, о своем восприятии связанных с "делом врачей" событий, включая личный опыт ареста и заключения, папа написал книгу "На рубеже двух эпох. Дело врачей 1953 года". Книгу он начал писать в 1972 -1973 годах, писал для нас, своих родных и друзей. Эпиграфом к своей книге папа выбрал строфу из стихотворения А.Блока, написанного в 1914 году, но не потерявшего актуальность и в наши дни.
Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы - дети страшных лет России -
Забыть не в силах ничего.
Книгу папа писал, как он говорил, "в стол". "Сейчас еще не время, но когда-нибудь оно наступит. Быть может, я до этого доживу. Тогда и опубликуем",- уговаривал папа мою сестру, стремившуюся издать книгу в 1974-75 годах (разумеется, не в СССР).
Книга была издана к девяностолетию папы в 1988 году. Презентация книги проходила в Доме медицинского работника, что у Никитских ворот. Большой зал не мог вместить всех желающих послушать папино выступление. Папа несколько часов подряд рассказывал и отвечал на вопросы, сохраняя присущий ему юмор. На девяностолетнего он был совсем не похож. Это был настоящий триумф. Долгое время после этого он получал письма, не оставляя ни одного без внимания, и отвечал на многочисленные телефонные звонки.
После освобождения из тюрьмы папа до 1958 года продолжал работу в институте имени Тарасевича, а затем более двадцати лет проработал в институте грудной хирургии, позже получившим название Института сердечно-сосудистой хирургии имени А.Н.Бакулева. Открывал институт профессор А.Н.Бакулев, а папа возглавил лабораторию патоморфологии. Как и все лаборатории, руководимые папой, эта была первоклассной. Приезжавшие в институт ученые, в том числе зарубежные, восхищались ею. В годы работы в ИССХ им. Бакулева папа вел переписку с доктором Барнардом - хирургом, впервые в мире осуществившим пересадку сердца. Доктору Барнарду были хорошо известны папины работы по неревматическим и некоронарогенным поражениям миокарда, и он переслал папе для исследования препараты из тканей сердец двух своих первых пациентов. Один из них прожил после операции меньше месяца, другой - около полутора лет. Папа обнаружил, что за время жизни в организме реципиента в пересаженном сердце произошли изменения, аналогичные тем, что были в его собственном до операции. На основе полученных данных папа описал условия, при которых пересадка сердца имеет шансы на успех, а также ситуацию, в которой такая операция бесперспективна. Доктор Барнард прислал папе письмо, в котором дал высокую оценку его работе и очень тепло его поблагодарил. Позже в статье, опубликованной в журнале "Кардиология", папа подробно написал о результатах патоморфологического исследования, своей оценке и интерпретации полученных данных.
Как я уже писала, изучение отцом неревматических и некоронарогенных поражений миокарда, начатое им в 1934 году, продолжалось всю его рабочую жизнь. В результате проведенных исследований он сформулировал принятую в клинике и патологической морфологии систематику и создал классификацию миокардита, включавшую многообразие его клинико-морфологических форм. Он объединил их единым патогенезом под углом зрения об аллергии - "аллергический миокардит", "аллергическая кардиопатия". Эти наблюдения предшествовали формированию понятия кардиомиопатия - учения, вошедшего в кардиологию в 60-е годы. После изучения препаратов пересаженных сердец начались исследования патологии реакции отторжения трансплантированного сердца. Руководимая отцом в ИССХ им. Бакулева лаборатория патоморфологии заняла ведущее положение в разработке задач хирургии сердца и сосудов, хирургической патологии врожденных и приобретенных пороков сердца, патологии искусственного кровообращения, перфузионных осложнений. Профессором Я.Л. Рапопортом было сформулировано понятие о реанимационной патологии, принятое в прозекторской практике.
Отец славился в медицинском мире как великолепный патоморфолог. Его приглашали на консультации в различные лечебные учреждения, присылали "стекла" даже домой. "Стекла" - это окрашенные гистологические препараты из различных органов и тканей. У отца был свой микроскоп и ответы-заключения он писал дома, работая с микроскопом почти до девяносто пяти лет. Он часто повторял:
"Патологоанатом держит в руках не только трупы, но и судьбу живого человека", - имея в виду правильную оценку биопсий. Папе выпало производить вскрытие и своих друзей. Так, он вскрывал профессора-бактериолога Синая, академика-физика Ландау. Его пригласили присутствовать на вскрытии академика А.Д.Сахарова, скоропостижно скончавшегося 15 декабря 1989 года. А папе в это время был девяносто один год!
По написанному папой учебнику "Общая патология" для средних медицинских школ занимались и студенты мединститутов. Учебник многократно переиздавался в СССР и был переведен на многие языки. У папы среди прочих был экземпляр учебника на китайском языке. Отец способствовал организации кафедр патологической анатомии в медицинских институтах городов Иваново и Махачкалы. В течение нескольких лет он ездил читать лекции в Ивановский медицинский институт.
Долгие годы папа был "невыездным", да и в дальнейшем ему разрешали выезжать в командировки только в соцстраны. Он был в Праге и Берлине, когда там проводились международные кардиологические конференции или съезды. Доклады он делал на немецком языке. Вспоминаю одно событие, имевшее место лет сорок тому назад. Отца пригласили на международный съезд кардиохирургов, проходивший в Милане. В семье готовились к поездке основательно: пришлось шить черный костюм, искать в магазинах подходящую обувь и белые сорочки, купили сувениры для подарков. В день отъезда, когда был сложен чемодан и у подъезда стояла машина-такси, зазвонил телефон. Папа волновался, что не успеет в аэропорт, к телефону подошла мама.
- Извините, мы торопимся, Яков Львович сейчас уезжает, - говорила в трубку мама. - Что, что? Как это может быть, у него на руках билет на самолет!
Я видела, как побледнела мама, но еще ничего не поняла.
- Яник, отъезда не будет, Италия тебе отказала в визе!
Вследствие сорванной поездки у отца был тяжелый гипертонический криз и первый микроинфаркт. Папин доклад читал кто-то другой. Через месяц мы получили письмо из Италии, проспект конференции и памятную медаль. В письме выражалось сожаление, что знаменитый профессор не смог из-за болезни приехать. Приготовленный им доклад вызвал большой интерес у коллег. Организаторы съезда и профессора-участники желают профессору Рапопорту скорейшего выздоровления. Конечно, не Италия отказала отцу в визе, а наши "органы". Чего они опасались? Возможно, рассказа отца о репрессиях, а, может быть, боялись, что он там останется?
Папа прожил длинную, интересную и богатую различными событиями жизнь. Его увлечениями, или, как теперь говорят, хобби, были вождение автомобиля и фотографирование. Вождению папа научился еще до войны, когда ездил с шофером на государственной машине, потом он водил машину на фронте. Однако первую собственную машину папа приобрел только в почти шестидесятилетнем возрасте - это был "Москвич" первой модели, маленькая машина, но папа ею очень гордился. Потом были более новые модели, "Жигули". Водил машину папа хорошо, но по своим собственным правилам, часто непредсказуемым, что вызывало опасение у сидящих в машине. Однажды нарушивший правила дорожного движения папа был остановлен милиционером. Тот посмотрел права и был потрясен датой рождения.
- Как, вы родились в прошлом веке? Этого не может быть!
Потрясенный этим открытием милиционер даже не проколол талон и отпустил папу с миром. Как-то мы с папой ехали по Москве. Когда мы подъезжали к Центральному телеграфу, папа вдруг решил, что неплохо бы ему туда зайти. Не раздумывая, папа резко свернул вправо, перестраиваясь в крайний ряд, и, подъехав к тротуару, остановился. Из остановившейся сзади "подрезанной" им машины раздался мощный мат. Из нее выскочил разъяренный мужчина и бросился к папе. Я была в ужасе, но выскочивший вдруг остановился и ласковым голосом проворковал:
- Яков Львович, это вы? Здравствуйте!
Папа этого человека не знал, но был польщен:
- Видишь, какой я знаменитый в Москве? Никто меня не тронет, зря ты так испугалась.
Действительно, папу знало множество людей различных специальностей и не только в медицинском мире. Этому способствовали и частые банкеты, устраиваемые диссертантами после защиты, на которых папа нередко бывал и тамадой. Веселый, остроумный человек, отец был желанным гостем у друзей и знакомых.
Фотографированием папа увлекался с молодых лет. Этим увлечением он обязан своему другу Володе Гинзбургу, рентгенологу, фотографу экстра-класса. Папе особенно удавались фотографии детей. Он умел ловить момент - поворот головы, улыбку, удивление, огорчение ребенка. У меня более сотни фотографий, сделанных папой, когда мои дети были маленькими. Фотографировал он и наших друзей, в основном, в дачный сезон, когда они приезжали в гости.
Папа любил театр, старался не пропускать премьер. Какому виду театрального искусства он отдавал предпочтение, я не знала. Часто бывал он и на концертах в Большом зале консерватории.
Женщины папу любили, хотя красавцем он не был. Их привлекали его остроумие, жизнелюбие, порядочность, ум. После смерти мамы он нашел себе достойную подругу жизни, хотя ему было почти семьдесят три года. Катя, Катюша, Ёся - так зовем мы, дети и внуки папы, Екатерину Иосифовну, папину жену, а теперь - вдову. Мы с папой познакомились с Катюшей на кладбище, когда на следующий после захоронения урны день пришли убраться на могиле мамы. Я приехала с работы, а папа - из дома, но он забыл взять с собой веник и лопатку. Мы расстроились, упрекали друг друга. Неожиданно из-за соседней оградки появилась женщина, ранее нами не замеченная, и предложила свой веник. В последующие дни, недели, месяцы папа то и дело ездил на кладбище, чем нас, своих дочерей, очень удивлял. Как оказалось, он начал ухаживать за Катюшей, которая много времени проводила у могилы своего умершего за год до нашей мамы мужа. Папа и Катюша прожили вместе двадцать пять лет. Благодаря ей, ее уходу, ее нежности и теплу папа дожил до девяносто семи с половиной лет.
Приветствую Вас Гость | RSS